– Песню! – хлопнул в ладоши Буллон. – Мы хотим песню!
Валбур невольно вздрогнул. Обычно в подобных случаях все собравшиеся обращались к нему, подбадривая и подначивая взять дедовский карадон. Откуда они узнали, мелькнула мысль, но он сразу же спохватился, вспомнив слова Тома. Петь предстояло хозяйке.
Фелла для порядка поотнекивалась, поломалась, заставляя отдельные восклицанья постепенно перерасти в общий гул предвкушения, наконец, сделала знак брату, и тот охотно полез за соседнюю занавеску выуживать инструмент. Им оказались небольшого размера линги18, об игре на которых Валбур тоже имел некоторое представление. Линги считались древнее карадона, и когда-то им даже приписывались сказочные возможности. Во всяком случае, считалось, что в старину песни о героях складывались именно под них. Со временем почему-то их уступили женщинам, а мужским к инструментам теперь относили исключительно карадон и зун’тру19.
Фелла привычным движением положила линги на плотно сжатые колени, посерьезнела и обвела присутствующих вопрошающим взглядом, от которого у Валбура по спине пробежали сладостные мурашки. Линги выглядели совсем не старыми, на крышке были изображены черные извивающиеся стебли терновника, а звук, сопровождавший плавные прикосновения к струнам тонких пальцев, ласкал приятной глубиной и тягучестью.
Валбур с интересом наблюдал за приготовлениями. Обычно в таких случаях женщины брали в обе руки по щипку, костяному или деревянному, чтобы не портить ногти и упрощать себе игру. Фелла щипками явно пренебрегала. Она трогала все шестнадцать струн твердыми подушечками пальцев, привычных к этому непростому упражнению, причем иногда сразу несколько, чего, разумеется, нельзя было проделать щипками, и получала непривычные, но очень приятные переливы, будто в комнате двое, а то и трое лингов, послушных её тайным желаниям.
Кендр не преминул восхититься первыми аккордами, однако его никто не поддержал: друзья Феллы прекрасно знали, чего ожидать, и, затаив дыхание, предвкушали скорое удовольствие.
В краю лесов, в краю долинГорит костер листвы осенней,И крики сов, как зов былин,Томят простор нестройным пеньем.
Душа в груди болит сомненьем…Прощай мой журавлиный клин!
Голос у певуньи оказался таким же прекрасным, как и она сама: негромкий, бархатистый, с едва уловимой хрипотцой, гармонировавшей с глубиной струнных вибраций.
Валбур снова ощутил холодное прикосновение мурашек. Он не знал слов этой песни и был немало поражен их странным сочетанием, совсем не походившим на те простые строки и рифмы, к которым привык с детства. Ему подумалось, что Фелла сама приложила к ним руку. Захотелось спросить об этом кого-нибудь, кто знал наверняка, но он не смел нарушить сосредоточенное внимание слушателей.
…Я помню день, я помню час,Когда за клином журавлинымВзлетел мой дух, и свет угас,И мрак растекся по долинам.
Ночь заструилась шлейфом длинным.Не стало птиц, не стало нас…
– Как грустно! – вздохнула Дэлсин. – Но это одна из моих любимых песен. Она мне как будто что-то напоминает, чего никогда не было.
– Или то, что будет, – поддержал сестру Смирл.
– Вы сами её сочинили? – не выдержал Валбур и заглянул в широко открытые глаза под журавлиным разлетом темных бровей.
– Как вы догадались? – улыбнулась Фелла, накрывая все ещё дрожащие струны ладонью. – Вы много песен знаете?
– Случается, я тоже напеваю, – признался он, только сейчас замечая, что они за столом не одни. – Редко… плохо… совсем не так, как вы. Но этой песни я не слышал.
– Может быть, вы тоже нам споете? – обрадовалась Эша.
– Этим я бы выказал неуважение к хозяйке, – в легком ужасе возразил Валбур.
– Отчего же? – Фелла протянула ему линги. – Спойте. Вы выручите меня. Иначе они вынудят меня развлекать их весь вечер в одиночку.
Инструмент был слишком легким для него. Щипки торчали из специальной прорези в боку. Похоже, их никогда прежде не вынимали. Валбур извлек один и осторожно провел по струнам. Линги ответили послушным перезвоном.
– Я играю одной рукой, – словно извиняясь, предупредил Валбур.
Он снова посмотрел на Феллу и увидел на её губах улыбку. Она ждала. Они все ждали.
Лиадран ты моя Лиадран!Как же так нас с тобой разлучили?Кто погиб от полученных ран?Кони ржали, копытами били…
Валбур сам не понял, почему запел именно эту песнь. К веселому дню рождения она подходила ничуть не лучше, чем та, которую исполнила Фелла. Вероятно, настроение заразно. Правда, он попытался спеть её не как прощальную, а как героическую, на подъеме:
…Лиадран ты моя Лиадран!Мы оправимся скоро от ран.Нам откроются дальние дали,И утешатся наши печали…
Кое-что ему, видимо, удалось, потому что слушатели встретили последний долгий аккорд хлопаньем в ладоши, улыбками и просьбами продолжать. Валбур подмигнул Тому и затянул, осторожно постукивая в такт по гладкому боку лингов:
А я, бум-бум, иду, бум-бумИ песенку пою.О том, бум-бум, как тут, бум-бумСлагаю жизнь мою.
И день, бум-бум, и ночь, бум-бум,Я не смыкаю глаз.Удар, бум-бум, второй, бум-бум,Слагаю я рассказ.
Сидевшие за столом уже дружно подпевали:
Топор, бум-бум, и нож, бум-бумПускаю смело в ход.Избу, бум-бум, забор, бум-бумСлагает мой народ.
Направо – бум, налево – бум.Куда ни брошу взгляд,Растет, бум-бум, цветет, бум-бумСлагает стены град…
– Я тоже её знаю! – воскликнул Том. – И даже знаю, кто её сочинил!
– И кто же? – Пользуясь случаем, Валбур передал линги обратно Фелле.
– Мали-строитель!
– Мали-силач, – поправил Буллон.
– Ну да, а также борец и прочее, и прочее, – подхватил Биртон. – Некоторые до сих пор исповедуют его культ.
– Не вижу в этом ничего странного, – заметила Дэлсин. – Он многое умел и многому научил наших предков. Особенно строителей.
– Думаешь, такой Мали существовал на самом деле? – спросила Фелла, засовывая щипок обратно и поглаживая притихшие струны.
– А почему бы и нет?
– Он был великаном, – ответил за сестру Том. – У него была почти черная кожа. Он никогда не мылся. А волосы у него были как шерсть у барашков – кучерявые.
Дэлсин пожала плечами.
– О героях принято судить по поступкам, а не по внешнему виду.
– Времена героев прошли, – сказала Эша, переглядываясь с Феллой.
– Говорят, какой-то герой объявился перед самой зимой в Пограничье, – напомнил Пент.
– Ты про того, который на глазах у всего туна будто бы один разогнал полчища дикарей? – переспросил брата Смирл.
– Если он такой герой, то почему никто про него ничего не знает? – покачала головой Эша. – Настоящие герои не бегают от славы и не боятся её.
Валбур посмотрел на Биртона. Тот понимающе улыбнулся.
В дверь громко постучали. Явно не рукой, а чем-то твердым.
– Именем замка, откройте! – крикнули с улицы.
Все озадаченно переглянулись.
– Это ещё что? – Буллон встал из-за стола и перешагнул через лавку. Эша ухватила мужа за рукав. – Погоди, тут какая-то ошибка. Надо выяснить. Я наших знаю.
Он вышел в сени.
Том, почувствовав неладное, сполз под стол и затаился.
Фелла машинально перебирала струны и тихо что-то напевала, давая понять, что стук в дверь – не более чем досадное недоразумение.
Дэлсин ещё больше побледнела, хотя до сих пор это казалось невозможным. Когда из сеней раздался стук не одной, а нескольких пар кованых сапог, мужчины невольно поднялись.
Первым вошел Буллон. Вид он имел смущенный. Следом за ним по очереди прошли трое виггеров в сверкающих доспехах и выжидательно замерли посреди комнаты. Четвертым был их начальник, затянутый в кожаные латы. На правой стороне груди красовалась вышивка в виде перевернутого лепестка, который означал определенный чин. Какой именно, Валбур понятия не имел. Тем более что сейчас его больше занимала сутулая фигура того самого фра’нимана, которого он недавно имел удовольствие поколотить. Улмар, или как его уж там звали, прятался за спиной начальника и смотрел на присутствующих затравленным зверем. Половину его недовольной физиономии заливал пунцовый синяк. Увидев Валбура, который и не думал скрываться, он указал на него пальцем.
